Хормейстер Владимир Кушников: «Худрук воронежской Оперы ничего не сделал кроме аппаратов слежения на входе»

Увольнение из Воронежского театра оперы и балета главного хормейстера Владимира Кушникова стало одной из двух причин публичного конфликта хоровой труппы ТОБ и руководства учреждения. В кулуарах говорят, что Владимира Кушникова вынудили уйти, потому что он «не дал департаменту издеваться над хором».

Забастовка артистов из-за увольнения коллеги и низкой зарплаты до сих пор находится под вопросом. Специальная комиссия во главе с профессором Брониславом Табачниковым десантировалась в театре, чтобы, как говорится, «урегулировать кризис».

Журналист «Блокнот Воронеж» встретился с Владимиром Кушниковым, чтобы из первых уст узнать подоплёку происходящих событий.

– Владимир Кузьмич, как сообщалось, чрезвычайная комиссия пришла, чтобы решить два вопроса – пересчёт зарплат и ваше возвращение. Вы это почувствовали?

– Мне известно, что артисты хора задавали вопросы Брониславу Табачникову по мою душу. Он ответил, что, поскольку я уволен по собственному желанию, его сейчас интересуют только забастовочные тенденции. При этом до меня доходили сигналы, что он хотел бы со мной встретиться, но лично на связь не выходил.

– Что за история, будто вас вынудили написать это заявление?

– Прямо заставлять – не заставляли, наоборот – все улыбались, но совершали при этом поступки, которые расходились с улыбками. Началось всё после того, как в июле 2016 года я запретил хору выходить на посмешище, связанное с проведением Дней славянской письменности и культуры. До этого три года подряд мы выходили, репетировали и выступали…

– А в этом году отказались, почему?

– Это было связано с технологией проведения мероприятия. Мы должны были выйти в концертных костюмах и кепках от солнца и открывать рот под фонограмму, которая несколько раз за концерт буксовала, что вызывало недоумение публики. Я выступил против этого позора и меня вызвали на ковёр в департамент, где чётко дали понять, что в мои функции главного хормейстера входит также … патриотическое воспитание.

– Кто вам дал понять, лично глава департамента Эмилия Сухачева?

– Нет, это был её первый заместитель, главный специалист по театру, по-моему. Так называется должность. Фамилия Мазур. Имя и отчество не помню. Когда я объяснил, что не могу согласиться на такое технологическое решение, она ответила: «…как это вы не выйдете, ведь придёт много народа, увидят, что на улице выступает государственный хор, и тогда народ потянется на ваши спектакли». Вот такая дичь. Я ещё раз объяснил причину, что, мол, празднуются Дни славянской письменности и культуры, а нас призывают творить бескультурье. «Ну тогда мы вашу тему закрываем», – сказала Мазур, и я тогда не сразу понял, что она имела в виду.

Потом дошло. Когда я вернулся в театр, меня тут же стал вызывать на беседы худрук Огиевский: «…ну вы знаете, Владимир Кузьмич, если эта тема будет развиваться, то вы в Воронеже больше не найдёте работы. Я-то себе в любом случае найду, а вот вы – больше нигде».

Потом я ушёл в отпуск. Когда вернулся, было много разных нехороших признаков. Например, меня стали подменять на спектаклях, худрук привлёк дирижёра из Москвы.

В октябре мне хорошие друзья намекнули, что лучше будет написать заявление по собственному, поскольку увольнение по статье очень поможет желанию департамента культуры не допустить меня ни к какой работе в Воронеже и в области.

– Насколько, по-вашему, верна молва, что в департаменте так или иначе задумали ликвидировать ТОБ?

– То, что происходит, говорит о том, что эта цель поставлена и исполнители видны. Я точно не знаю, но ощущения, которые играют большую роль в нашей профессии, есть. Догадки становятся явью.

– Какова роль регионального министра культуры Эмилии Сухачевой в этой истории?

– Если бы любой другой человек на её месте получил информацию о том, что происходит в театре, то он, наверное, бросился бы исправлять ситуацию, а она… как это сказать…

– Не бросилась?

– Да, даже из отпуска не вышла.

– Вы сейчас не ищите другой работы?

– Я пока прихожу в себя. Думаю, надо пояснить в этой истории роль нашего художественного руководителя. Это, по сути, практикант, который приехал в Воронеж набирать себе порт-фолио. Кроме аппаратов слежения на входе он ничего не сделал – это его единственная новация в театре и отнюдь не художественная, как вы понимаете. Как могут назначать худруком человека, который в профессиональном и художественном отношении не соответствует этой роли. И он был бы исполнителем этого заказа – убрать меня. Вот меня и предупредили, чтобы я не доводил дело до позорного увольнения по статье.

– И, как я понимаю, пока там худрук, который приехал набирать себе порт-фолио, вам в театр не вернуться?

– Я не могу работать с этим худруком, потому что он не худрук. (В.К. привёл пример одного принципиального расхождения с худруком, который потом попросил убрать по морально-нравственным причинам) Мы с ним находимся на разных профессиональных и этических полюсах.

– Скажите, поскольку вы поддерживаете связь с бывшими коллегами, как бы вы охарактеризовали настроения в театре сейчас? Что преобладает – страх, тревога, обозлённость или готовность бороться?

– Готовность бороться имеет место быть. По меньшей мере, две трети коллектива меня упорно зовут обратно. Хотя, насколько я знаю, зарплаты пересчитали, люди не собираются сдаваться в обмен на чечевичную похлёбку.

Беседовал Виктор Лиходзиевский