Июньское приключение итальянца-гея в Воронеже

Он просил не произносить слово «гомосексуалист» и формально в заголовке я это исполнил. 

Однако совсем без указания на однополую страсть тут не обойтись, ведь Пиппо Дельбоно с порога заявляет о любви к своему другу-наркоману, умершему от СПИДа. Или покончившему с собой.

Специально не стал гуглить про спектакль «Июньские истории» (имя и название только уточнил), который прошёл в рамках Платоновфеста в Воронеже, чтобы сохранить непосредственное восприятие. Ведь, например, чтобы оценить по достоинству спектакль под названием «Гамлет» или «Чайка» совсем не нужно знать, что их авторы Шекспир и Чехов.

Хотя в случае «Июньских историй» мы имеем дело с моноспектаклем, причём драматург, режиссёр и главный актёр – одно и то же лицо. Об этом было заявлено, как только он появился на сцене. То есть сравнивать скорее стоит с «Контрабасом» Зюскинда. Тем более, что Пиппо из Лигурии тоже придаёт особое значение пиву, хотя и выдаёт за него простую воду. 

Что может сыграть Актёр Актёрыч, сидя перед микрофоном, в окружении реквизита, состоящего из пустой пивной бутылки, бокала и баклажки с водой? Что угодно, при условии, конечно, что он Актёр Актёрыч.

Пиппо особой игры на себя не берёт: в основном сидит, иногда - встаёт, пьёт воду, булькает и брызжет ею, болтает, иногда переходя на крик.

Когда он начал говорить, друг (коллега организаторов фестиваля), с которым мы прошли на 4 ряд по контрамарке, не удержался от вопроса: «Он что, так и будет всё время по-итальянски?»

- Ну это же современное концептуальное искусство! – ответил я, надеясь, что так и будет.

Но дублёр вскоре заговорил; иногда перевод шёл титрами по экрану позади исполнителя.

Да, для каждого из нас собственная жизнь – самая главная история, но почему она должна быть интересна другим? 

Как правило, по двум причинам – либо она фантастична, либо герой истории – великий рассказчик. Есть и третий вариант – слушатель влюблён в человека у микрофона. 

Часть зрителей, как мне показалось, с ходу прониклись к пенсионного возраста Пиппо Дельбоно (на Платоновфесте, как известно, самая благодарная публика в мире). А остальным вроде меня оставалось анализировать данный феномен.

Рискну, по завету классика, судить художника по его законам, даже – в его манере.

В 90-е, будучи студентами, мы с другом по нелепому подозрению были задержаны милицией в Пензе, но камеры были переполнены, и арест выразился в том, что у нас отобрали вещи и документы и велели дожидаться - с пятницы до субботы – когда на работу выйдет следователь.

Ночевали мы на вокзале и там дважды сталкивались с говорунами, подобными Пиппо, и - что примечательно – оба оказались гомосексуалистами. Их слог был, конечно, попроще того, что звучал в зале Камерного театра. Всё-таки вряд ли они репетировали это много лет, как Пиппо Дельбоно, судя по шутке, отсылающей к премьер-министру Берлускони (дескать, в Италии и церковный служка, и премьер любят долго держаться за своё место - но, как мы знаем, после Берлускони уже сменилось сколько-то лидеров Италии).

Да, речь Пиппо была богаче наших случайных знакомых с пензенского вокзала, но ведь они и не брали «за послушать» от 1,5 до 3 тысяч рублей.

И на месте тех, кто заплатил за билет, я бы, пожалуй, потребовал от заведения предоставить вместе с креслом ещё и пойло, покрепче того, что пригублял Пиппо. Помнится, привокзальных странников было сподручнее слушать под алкоголь, что никак не помешало наотрез отказаться от предложенного одним из них ночлега. Я же сказал, оба не скрывали, что - геи. Хотя само слово, как и Пиппо, произносить были не склонны.

Занятно, в начале спектакля герой просит не произносить три слова, а в конце – с апломбом сообщает, что это за слова. Вообще, этот трюк с запретом похож на анекдот про белого коня, о котором тебя призывают ни в коем случае не думать. И ты, конечно, думаешь именно о белом коне. Но тем не менее третье слово (кроме «гомосексуалист» и «ВИЧ-инфицированный») я благополучно забыл.

В чём сущностное ядро произведения?

Вот худрук Платоновфеста Михаил Бычков считает, что в «сложном пути художника, который, пройдя через какие-то ошибки молодости, через болезнь, страдания, переживания обретает себя в искусстве, театре и осознает свою творческую миссию». Так художник Бычков говорил на пресс-конференции за несколько месяцев до фестиваля, когда пошли слухи, что спонсоры из воронежских богатеев не очень понимают, зачем надо давать миллионы именно на этот спектакль.

Может быть, Михаил Бычков прав, он же, в отличие от меня, разглядел спектакль.

Хотя нет, один подлинно драматический момент на сцене мне тоже довелось застать. Не, не когда исполнитель срывает белую рубашку и остается по пояс голый.

На мой взгляд, драматический момент случился уже после последней реплики. Знаете, разглядывая зал (свет почти не выключался, а интересно же, кто ходит на такие спектакли), я давно обратил внимание на этого импозантного старика с большим носом, который никогда не читал русского перевода на экране за спиной исполнителя. Но видно было, что многому искренне сопереживал. И вдруг он выходит на сцену, а на одежде у него написано «Бобо» - имя, которое рассказчик не раз упоминал. Конечно, это не большая любовь героя (тот, напомню, умер или покончил с собой), а другой – старый полурослик Бобо, умеющий изображать Арафата лучше самого Арафата. Его (карлика, а не Арафата, конечно) Пиппо обнаружил в одной психушке.

Когда он вышел, и они стали кланяться вместе, был шквал аплодисментов.

Думаю, многие только в этот момент заподозрили, что всё рассказанное - не вымысел.

Кстати, вспомнил (с подсказки товарища) третье слово, которое просил не произносить протагонист сюжета. Буддизм! Он особенно подчеркивал его, как самое, вероятно, важное для себя.

Увлечение буддизмом, по-моему, подвело в Пиппо художника. Ведь поиски нирваны далеки от лицедейства. 

Что, надо признать, не помешало ловкому итальянцу собрать полный зал.

Виктор Лиходзиевский