Смерть незнакомого человека сделала меня журналистом

Порой люди оставляют за собой такой след, о котором при жизни не могли даже предположить. И этот текст – лишний повод пять минут подумать о том, как тесно все мы связаны.

Осенью 2012 года я был типичным подростком без будущего. От спорта далек, к точным наукам не способен, ни один предмет в школе не вызывает глубокого живого интереса, круглый троечник. Из чтива на полке – серия «Метро-2033», S.T.A.L.K.E.R. и горстка другой фантастики. Досуг – видеоигры и спонтанные подростковые пьянки. Практически клеймо. Спроси меня тогда, в 10 классе, что я собираюсь сдавать через год, на какую специальность хочу учиться и чем собираюсь заниматься дальше по жизни – я бы не нашел ответа. Спроси, чем может быть интересен такой человек – и крыть мне тоже было бы нечем. Жизнь вела меня по течению неизвестно куда и путь на большую воду тоже открылся случайно.

Перед самым переходом в выпускной класс наша семья решила переехать в квартиру побольше. Вариант трешки с пристойной ценой нашелся прямо в соседнем дворе. Минус – один: «дедушкин» ремонт и большое количество старой советской мебели, утилизировать которую нам предстояло самостоятельно. Краем уха я слышал, что мы заехали в жилище ветерана, что он совсем недавно умер, и его родственники занимаются распродажей наследства. Но это интересовало меня не слишком. А вот перетаскивать различную рухлядь на помойку сначала было даже весело.

На следующий день руки дошли уже и до заполненных шкафов, полок, тумбочек и антресолей. Оказалось, что дедушка оставил после себя много очень личных вещей. Но наследство его жизни, в отличие от материального, почему-то интересовало только меня, а отнюдь не его родных и близких. Разве что пластинки улетели в бак довольно скоро, но все, что было на бумаге, я стойко оборонял от своих старших родственников. По вечерам в пустой квартире я садился на пол и разгребал, разгребал все это богатство. Письма, подписанные открытки, стопки «Роман-газеты», журналы, наборы фотокарточек Саратова семидесятых, достопримечательности Ленинграда, ворох, ворох, ворох и кипа всякого.

Ко всему перечисленному прилагалась и нескудная домашняя библиотека из русской и советской классики. Не понесешь же ее на мусорку? Жалко. Начал читать немедленно, чтобы ни у кого не поднялась рука выбросить. Верхнюю книжку с большой надписью «Овод» отложил – непонятно. А вот «В атаке тридцатьчетверки» мальчишечьему глазу сразу глянулась. На обложке бодро мчит танк – такое можно попробовать на ознакомление.

Проглотил я её буквально за несколько часов и даже сам удивился, что история может быть такой интересной не только в кино. Что Лавриненко и Бурда, ранее знакомые мне исключительно по World of Tanks, могут восприниматься не только как памятники, но и как реальные люди со своей непростой судьбой. Что герои не обязательно умирают, бросаясь в атаку. Иногда человеческая смерть до страшного обидна и нелепа.

Может и забавно, что здоровый лоб внезапно открыл для себя прописные истины. Но это действительно было столкновение с новым миром. Следующим дерзким откровением для меня было то, что стихи оказывается можно читать! Если тебя не заставляют это делать. К такому выводу привело беглое изучение затерявшегося между стопками томика Пушкина, а нарытый заодно "Евгений Онегин" был прочитан весь, хотя в свое время полностью проигнорирован в школе.

Литературный вкус бывшего жильца этой квартиры (как выяснилось из подписей, еще и директора школы) заложил рамки для моего собственного вкуса. Чехов, Тургенев, Достоевский, Гоголь – имена, казавшиеся такими пресными между школьных перемен, вдруг разрослись, ожили в этой квартире. Впервые я садился читать с карандашом, подчеркивая вещи, проницательность которых меня, как неискушенного читателя, просто изумляла. Умно! Умно! Это же жизнь!

Попадется тебе:

Мы знаем: вечная любовь

Живет едва ли три недели.

И восторг.

Когда тебе 16, таких сердечных трагикомедий на каждом повороте по три штуки. А тут об этом пишет человек, живший во времена, когда женские платья были размером с шифоньер. Древность. А ничего не изменилось, оказывается. Сдвиг произошел именно там, где литература перестала восприниматься, как нечто, оторванное от жизни.

Так на ближайшие годы она стала моей жизнью и привела меня на журфак. А сам я стал последним, можно сказать, посмертным учеником Дмитрия Анатольевича М., ни разу не видевшего меня в глаза.

Я и до сих пор не знаю, как он выглядел и не ищу способа это узнать. Пусть в этой истории останется что-то от магии. И бесплотный дух его вечно будет бродить по моему книжному замку.

Александр Ежевский