Крючок вошёл в мозг через глаз: воронежский нейрохирург рассказала, как оперируют детей

Нейрохирургов в России менее 2,5 тысяч. Сколько в стране детских нейрохирургов, нам и вовсе неизвестно, но всю двенадцатимиллионную Москву оперируют около 40 человек. Просто вдумайтесь в эти цифры.

Перед этой встречей, признаться честно, я чувствовал себя немного неловко. Еще с давних пор испытываю пиетет перед высококлассными специалистами от медицины, а тут удалось выбить встречу с детским (!) нейрохирургом. 

С человеком, который уже не первый год спит по 3-6 часов в сутки и отдает все свои силы на спасение чужих жизней. С женщиной, которая оперирует как в родной ОДКБ №2, так и срывается на вертолете в указанный район, если позовет медицина катастроф. Знакомьтесь, это Татьяна Козлитина. Таких людей не много.

Где закалялась сталь

Перед тем как перейти к самому интересному, давайте все-таки отдадим дань журналистской традиции и приведем короткую биографическую справку. Татьяна Николаевна Козлитина ковалась как врач не только у нас в Воронеже (хотя и окончила педиатрический факультет ВГМА имени Бурденко). В дальнейшем она прошла аспирантуру в Саратове, досрочно защитила диссертацию в Санкт-Петербурге, поучилась в Чехии у специалистов мирового уровня и теперь это штучный профи, который в любой момент может устроиться на работу в лучшие московские клиники. Но остается здесь. Благодаря чему мы и имеем возможность поговорить с ней сегодня.

Почему вам не страшно?

Одна из вещей, которая интересовала меня как обывателя – как хирурги справляются со стрессом? Особенно в первый раз. Вот ты оказываешься у операционного стола, теперь ты врач. И от того, насколько ты хороший врач, зависит жизнь человека. Ставки предельно высоки. И мне казалось, что в эту стезю идут какие-то особенные люди, хладнокровные. Но, видимо, это не так. По крайней мере, не всегда.

— Волнение – бесспорно. Но когда ты со скальпелем в руках, ты должен это волнение контролировать, как никто другой. И тут я точно могу сказать, что сила в знании. Чем меньше ты знаешь, тем больше волнуешься.

Что будет, если отобрать у нейрохирурга современные инструменты и отправить на 100 лет назад?

Операция – уже звучит серьезно, даже само слово. Но еще серьёзнее – операция на мозге, когда промах даже на миллиметр может привести к фатальным последствиям.

— А как вы вообще настолько точно определяете, где резать? — спросил я у Татьяны Николаевны.

Если эта загадка интересовала кого-то еще, то вам ответ на этот вопрос:

— Любой нейрохирург готовится к каждой своей операции. Работает не только с самим пациентом, но и с результатами всех обследований. И благодаря современному уровню развития [техники], нейрохирургу сейчас проще оперировать, чем 100 лет назад. Есть МРТ, есть навигация – все доступно. Нужно только владеть 3D-анатомией, и тут уже особенности самого хирурга, как он с этим справляется.

— А если бы, чисто гипотетически, вы переместились назад на 100 лет, вы бы смогли провести операцию? — любопытствую я у собеседницы.

— Я довольно часто сама себе задавала этот вопрос. В те времена, когда был только неврологический молоточек и диагноз нужно было ставить вот так, без КТ и МРТ, когда был только рентген – могла бы я делать такие операции? Что-то элементарное, экстренное, спасающее жизнь можно было бы сделать, а какие-то сложные заболевания, например, опухоль мозга, конечно, вряд ли. С тем инструментом, который был.

Доктора тоже боятся детей

Еще одно открытие этой беседы – никакой разницы в подготовке между детским нейрохирургом и обычным нейрохирургом нет. В университета просто нет такого разделения, есть просто нейрохирургия. Однако оперировать маленьких пациентов по выпуску из института берется совсем небольшой процент врачей.

— Очень много докторов боятся детей. Мне кажется потому, что перед детьми ответственность у врача намного выше. Спросите у любого взрослого хирурга – почему он не оперирует детей? Я думаю, вы всегда будете получать один и тот же ответ: «Я боюсь». Когда у медицины катастроф есть какой-то вызов в район, и там, допустим, подросток 12-13 лет… Ну не заставишь обычного нейрохирурга сделать операцию. Они открещиваются, отнекиваются – "это ребенок, я не буду". Хотя, казалось бы, в 12-13 лет анатомически ребенок уже близок ко взрослому.

Особенные случаи: нож в голове, швейный крючок в глазу

Довелось спросить у Татьяны Николаевной и о случаях, которые, что называется, из ряда вон. Нетипичные. Для начала узнал, не она ли оперировала того самого школьника, которому в драке вонзили нож в голову:

— Это подросток был, поэтому он попал на девятый километр в областную больницу ко взрослым хирургам. Там, насколько мне известно, все закончилось хорошо, потому что нож прошел по касательной, и само вещество мозга не было задето.

А вот история уже из практики самой Татьяны Козлитиной:

— Это была новогодняя ночь. Я почему-то одна оказалась в этот вечер и легла рано спать, и даже бокал шампанского не успела выпить. Где-то в десять вечера меня разбудил звонок лора из другой больницы, который сказал: «Татьяна Николаевна, ко мне пришел пациент, но мне кажется, что он все-таки ваш».

Этим пациентом была девочка, которой не исполнилось еще и трех лет. Из глаза у нее торчал вязальный крючок. Одна ручка. Остальная часть вонзилась ребенку внутрь глазного яблока.

— Проснулась я мгновенно. Мне сказали, что больной в сознании, но по локализации инородного тела я поняла, что все может быть очень печально. Пока пациента готовили к операции, начала сравнивать рентгеновские снимки с атласом анатомии. Думаю, ну неужели… И действительно – этот крючок прошел до турецкого седла (образование в теле клиновидной кости черепа в виде углубления – авт.). В итоге все так хорошо сложилось, что девочка выписалась без неврологического падения, остался только маленький рубец на веке от места входа этого крючка.

Позже, когда камеры были уже выключены, мне пришло в голову спросить, а была ли у Татьяны Николаевны на тот момент аппаратура, показывающая в реальном времени положение инструмента, который введен человеку внутрь, в череп. Оказалось, что сейчас у ОДКБ №2 такая вещь есть, но на тот момент не было. Все делалось на глазок. И да, несмотря на чудовищность травмы, зрение девочке сохранили в полном объеме.

0 смертей

Наверное, все взрослые читатели отдают себе полный отчет в том, что жизнь порой жестока. Не всегда пациента можно спасти, и даже не всегда это зависит от врача. Существуют просто травмы, которые с жизнью уже не совместимы. А существуют такие, когда можно вытянуть человека, а можно не вытянуть. Но убитым горем близким объяснить это вряд ли просто. Тем более когда уходит ребенок. Поэтому следующий вопрос задал Татьяне Козлитиной весьма откровенно – бросались ли на вас родные пациента после летальных случаев?

— Знаете, я, наверное, в этом плане счастливый нейрохирург. Пока. У меня на операционном столе не было смертей. Были у меня тяжелые случаи, это профессия такая, но чтобы бросались – нет. В моей жизни такого не было. Агрессия со стороны родственников существует, но меня эта чаша пока миновала.

— А наоборот – какие-нибудь благодарности, может быть, запомнились?

— Самая лучшая благодарность – это когда ребенок, которого ты оперировал, которого ты перевязывал, отдирал лейкопластырь от кожи, и он кричал в этот момент, думая, что ты его обижаешь, вот когда он говорит спасибо – это самая лучшая благодарность.

«Господи, что я тут делаю?»

Перед тем как попрощаться с Татьяной Николаевной, задал вопрос, который важнее, чем кажется на первый взгляд:

— Вы никогда не жалели о том, что такую профессию выбрали себе?

— Иногда накатывает. Думаешь: «Господи, что я тут делаю?». Это бывает, когда какая-нибудь неудача наступает или что-то сложное…И в этот момент очень важно, чтобы кто-то подставил тебе свое плечо, подобрал правильные слова. В моем случае это мой учитель.

Вместо вывода и послесловия

Когда материал просто в виду специфической тематики настолько переполнен жуткими подробностями, хочется какой-то сахарной концовки. Поэтому в заключительном слове хотелось бы попросить людей, чьи жизни были спасены врачами, спасателями, полицейскими, пожарными – просто говорить спасибо своим спасителям.

Может, через время, может, после того, как удастся прийти в себя. Но не забывать о такой, казалось бы, мелочи. Чтобы у настоящих бескорыстных профессионалов, которые пришли творить добро, в минуты бессилия не возникал вопрос:

«Господи, что я тут делаю?»

Александр Ежевский

Оператор: Алексей Токарев